|
anlazz.livejournal.com 06.11.2017 11:13
 | |
Как уже не раз говорилось, Русская Революция 1917 года стала величайшим событием в мировой истории. Наверное, сейчас трудно найти событие, сравнимое с ней – поскольку если такие и были, то лежат они в далекой древности, в дописьменные времена. Поскольку именно тогда началась та эпоха, которую мы можем назвать периодом классового общества, периодом, который и воспринимается нами, как «Человеческая цивилизация» в привычном смысле слова. Именно с этого момента мы можем говорить об обществах в привычных для нас категориях государства, религии, искусства, науки и т.д. Правда, не забывая так же о том, что именно этот период был так же периодом самых жестоких страданий большей части населения Земли – своим трудом, потом, кровью, и жизнями заплативших за создание всего этого великолепия. И что все эти прекрасные творения нашего мира: дворцы, храмы, статуи, картины, философские идеи и научные концепции, поэмы и романы, мелодии и сказания, обработанные поля и транспортные пути, обвившие нашу планету – получили возможность существовать только благодаря жестокой эксплуатации основной массы людей. (А все цари, и прочие аристократы вместе с богачами, выступали тут лишь посредниками при «превращении» их труда в указанные культурные ценности.)
Однако все, что когда-то начиналось, должно получить и свой конец. Классовое общество сделало свое дело – в том смысле, что конструктивный потенциал его оказался исчерпан, и наступило время сменить его на что-то новое. Это новое и зародилось во время Революции 1917 года, открыв дверь в следующую эпоху – эпоху общественного устройства, построенного совершенно на иных принципах, нежели сейчас. Впрочем, можно сказать еще больше: эта дверь не просто открыта, а мы УЖЕ живем в совершенно ином мире, нежели наши предки – несмотря на то, что до сих пор не поняли этого. Просто потому, что все, что мы видим вокруг, что является для нас привычным – начиная с отсутствия детского труда и заканчивая компьютерными сетями – представляет собой порождение этой Великой Русской Революции.
Однако самое главное завоевание того Великого Октября – Советский Союз – к сожалению, до наших дней не дожил. Именно поэтому в настоящее время популярно стало мнение, гласящее: раз СССР рухнул, то социалистическое, а уж тем более, коммунистическое общество более не актуально. Собственно, антисоветчики на любое замечание о положительной роли Русской Революции, давно уже отвечают именно так. Но еще более печально то, что подобная идея проникает и в сознание большинства левых, включая коммунистов, для которых гибель СССР означает, как минимум, неудачу «советского варианта» развития событий, с его «построением социализма в отдельно взятой стране» и индустриальной экономикой. В результате придумываются разного рода варианты «несоветских социализмов» и коммунизмов, должные обойти указанное ограничение и доказать, что на Советском Союзе свет клином не сошелся. Есть, впрочем, и более мягкие по отношению к указанной стране варианты – когда «неудачными» считается не весь советский период, а только его часть. (Наиболее популярно тут мнение о том, что «настоящий СССР» был до XX съезда, а то и до смерти Сталина. Хотя встречаются люди, которые и сталинское время в «настоящий социализм» не включают.)
В любом случае, кажется, что это исключительно бесспорная мысль – считать, что гибель СССР показала если не неверность коммунистических идей, то, по крайней мере, ошибочность тех из них, что лежали в основании «Советского проекта». Однако бесспорность эта ложна – поскольку связана исключительно с непониманием социодинамики таких сложных процессов, как Революция и смена эпох. И в реальности «советская неудача» является не провалом, а скорее, неизбежным этапом того величественного восхождения, который представляет собой развития нашей Цивилизации. Причем, связана эта неудача скорее с самыми фундаментальными свойствами нашей Вселенной, нежели с чьими-то ошибками и предательствами. Но пойдем по порядку…
72 дня просуществовала Парижская Коммуна – первая в мире попытка построить государство на бесклассовой основе. 72 дня – ничтожный срок, в историческом масштабе близкий к нулю. (Ну, в самом деле, что значит эти два с половиной месяца по сравнению с теми тысячами лет, которые насчитывает классовое общество?) Тем не менее, эти месяцы, по сути, оказались переломными для всего мира, поскольку показали в реальности, что альтернатива привычной организации жизни, с ее господами и рабами, все-таки существует. Да, именно так – ничтожный срок существования и огромное значения доказательства. Это кажется странным – однако только до тех пор, пока не начинаешь задумываться: а как же вообще появляется в нашей реальности знания и умения, выделяющие человека из всего остального животного мира? Поскольку тогда становится понятным, что указанная концепция абсолютно верна. Возьмем, например, такую область, как авиация. С чего начиналась она? Да с подобного же «пустяка» – со знаменитого полета братьев Райт. Тогда тоже деревянная «этажерка», обшитая тканью, пролетела совсем ничего: самое большое расстояние полета составляло… 60 метров на трехметровой высоте. Казалось бы – что вообще можно получить, исходя из подобного результата, на порядки уступающего даже старинным аэростатам братьев Монгольфье. Разве жалкие 12 секунд столь бессмысленного полета могут вообще что-то значить?
Оказалось, что могут – поскольку показывает саму возможность управляемого движения летательного аппарата в воздушном пространстве. И от елово-полотняного «Flyer» до современных широкофюзеляжных трансконтинентальных лайнеров лежит прямой путь. Так же и от 72 дней торжества парижских коммунаров можно провести прямую линию к неизбежному обществу будущего, к обществу, позволяющего человечеству обрести такую же свободу в своей жизни, какую дала ему авиация в плане передвижения. Но, разумеется, так же, как и в авиации, эта свобода достижима только через одно: через непрерывный анализ и изучение не только достижений и успехов, но и проблем, возникших на «прошлой итерации».
Коммуна была первой попыткой, попыткой короткой, буквально переполненной всеми возможными ошибками, которые только можно представить – однако для следующих этапов развития она стала бесценным материалом. Будущие революционеры, вступая на путь своей борьбы, вдохновлялись подвигом коммунаров – так же как каждый пилот стремился в небо, опираясь на успех предшественников. Но одновременно с этим, обретя власть, они старались максимально учесть ошибки своих предшественников. К примеру, вступая «на второй круг», большевики смогли практически ни разу (!) не наступить на «грабли», в свое время обнаруженные Коммуной. Это проявилось, например, в том, что они, с самого начала, ставили необходимость поддержания «внутреннего единства», недопущения образования фракционной борьбы и ухода всех сил в этот «свисток». И хотя этим «наши» революционеры неизбежно навлекли на себя обвинение в «стремлении к власти» – слова «тоталитаризм» еще не было – однако, задачу свою они выполнили на 100%. В том смысле, что не только обрели и удержали власть – но и смогли перейти к следующему этапу революционной динамики. К построению первого в мире социалистического государства.
И поэтому, не отменяя необычайную прозорливость лидеров будущей Революции, а так же важность разработанной теории, стоит понять: не будь «тех самых» 72 дней Парижской Коммуны, не было бы и 74 лет Советской власти. Это – нормально, точнее – это более чем нормально для условий, в которых осуществляется строительства нового общества. Поскольку никакой, данной свыше, готовой схемы действий у них нет и быть не может. А теория… ну, а теория в этом случае играет ту же роль, что при любых других вариантах создания нового: это основа для будущих экспериментов, для создания экспериментальным моделей, которые должны стать основанием для будущих серийных образцов. Так создавались самолеты, автомобили, корабли и космические ракеты – а равно, и множество иных сложных сущностей, еще недавно не существовавших в природе. И хотя идея получить вначале «идеальный образ» на кончике пера – а уж потом начинать работать «в реале», создавая полностью оптимальную конструкцию – всегда выглядела крайне соблазнительна, однако осуществить ее не удалось никому.
Так что – эксперимент, эксперимент и ничего, кроме эксперимента. Это – основа процесса человеческого познания, основа обретения человеком великой власти над Природой, основа самого его существования. По отношению к технике или естественной науке подобная идея давно никого не удивляет. (Хотя еще лет 500 назад популярна была иная картина, согласно которой истину можно извлекать исключительно из «старинных книг».) Но почему же она вызывает такие возражения по отношению к процессам строительства общества? В том смысле, что само выражение «Советский эксперимент» с давних пор звучит исключительно в сатирическом плане. Дескать, надо было вначале на кошках потренироваться… Как будто кошки способны к созданию общества! Да и вообще, не только животные, но даже люди, живущие в относительно небольшой коммуне, совершенно не подходят для отработки социальных концепций подобного рода. Вопрос масштабирования – он вообще, достаточно сложный и контринтуитивный. (К примеру, нельзя построить даже простейший компьютер на трех транзисторах и двух реле, или сделать летающий самолет, имея руках только тростник и глину.)
Это, кстати, тоже было доказано Парижской Коммуной. Именно поэтому большевики с самого начала старались охватить своими идеями как можно больше людей – и победили. Однако это не значило, что данная победа была окончательной и бесповоротной – в том смысле, что все, сделанное ими, являлось абсолютно правильным. Это невозможно – так же, как невозможно даже в наше время создание абсолютно совершенного самолета, который прямо с экрана компьютера мог бы начинать возить людей. Поскольку фантастическая сложность окружающего мира диктует обратное – то, что любая достаточно сложная конструкция может быть разработана только при непрерывном взаимодействии с реальностью. Это касается техники, это касается науки, это касается и социумов. Путь к современной авиации – удобной и безопасной – буквально усыпан обломками самолетов, причем, даже весьма совершенных, летавших хорошо и, как могло показаться, безопасно. Но именно поэтому попадавших в ситуации, которые до указанного момента даже представить себе никто не мог. И гибнувших, унося с собой человеческие жизни – но тем самым, давая возможность понять, как же обойти указанные беды. Так же и путь к будущему обществу – обществу, открывающему необычайные возможности для каждого человека – вряд ли может быть простым и легким.
И именно поэтому считать гибель советского государства после более 70 лет успешного развития приговором Революции было бы глупым. В реальности это может означать только то, что на определенном этапе своего пути СССР «поднялся» так высоко, что получил немыслимые до того проблемы. Это нормально – хотя и очень, очень, очень неприятно, и даже страшно. Но считать после этого, что социализм невозможен – так же глупо, как заявлять о том, что человек не способен летать после каждой авиакатастрофы. Хотя есть и те, кто подобное заявляет, и кто желал бы загнать человечество в мир «традиционных ценностей» и «вечных скреп», где бы никто не помышлял о небе. А молился (не важно кому), постился, и исправно приносил подати своим господам. Впрочем, то, что представляет «мир мечтаний» подобных людей, мы можем очень хорошо увидеть на Ближнем Востоке. И он, мягко говоря, не впечатляет.
Но так же не впечатляет «мир мечтаний» тех, кто желал бы отменить завоевания Революции и оставить людей вечно существовать в классовом обществе. (Самый яркий пример – современная Украина.) Что, разумеется, не отменяет необходимости понимания результатов «советского эксперимента», и их анализа – для выработки дальнейшего пути в великом человеческом восхождении.
anlazz.livejournal.com 07.11.2017 11:01
Было сказано, что – согласно динамики развития Революции – гибель СССР вряд ли можно рассматривать в качестве доказательства ее неудачи. Скорее тут стоит вести речь об очень важном и очень полезном уроке, который нам еще предстоит извлечь ради будущей победы. В связи с этим позволю себе привести еще раз ту аналогию с авиацией, которая упоминалась в первой части. А именно, сказать, что так же, как очередной разбившийся самолет означает вовсе не невозможность полетов летательных аппаратов тяжелее воздуха, а наличие серьезных проблем в той или иной – но обязательно конкретной – области, случившаяся советская Катастрофа означает никак не невозможность построения социализма. И даже – не невозможность построения социализма, вытекающего из «советского пути». А всего лишь то, что на определенном этапе развития СССР ему пришлось столкнуться с определенными проблемами.
При этом то, что он не смог пережить указанные проблемы, так же совершенно необязательно означает какую-то особенную их фатальность. Напротив, так же, как и в случаях с техникой, это гораздо вероятнее показывает на иное – на то, что данная неприятность могла оказаться просто неизвестной до определенного момента. Настолько неизвестной, что никто даже не подумал о том, что с ней следует бороться. В конце концов, среди бесчисленного количества катастроф – и технических и нетехнических – именно эта причина занимает законное первое место. Можно даже сказать больше – практически 99% неприятностей, приносимых катастрофическими событиями, можно было бы избежать, если поставить подобную цель во главу угла. Даже т.н. природные бедствия в большинстве своем связаны с тем, что для людей существуют более важные задачи, нежели борьба с ними – реально катастроф, связанных с непреодолимой силой очень мало. (Наверное, только извержения супервулканов и падение астероидов можно отнести к подобной категории – поскольку даже из мест землетрясений и цунами можно элементарно отселиться.) Тем более это верно для катастроф, связанных с создаваемыми людьми явлениями – техническими устройствами или социальными системами.
Причина этого банальна – человеческий разум может оперировать реальностью только через использование моделей. (Этот процесс в марксизме называется «отражением».) Только «отработав» нужные изменения на них, он может производить нечто подобное в физическом пространстве. Подобный метод позволяет человеку обрести поистине «нечеловеческие» способности, вроде предсказания будущего, однако вместе с эти предъявляет высокие требования к достоверности применяемых «отражений». Но так как модель всегда, по определению, много проще моделируемой реальности, эта особенность неизбежно приводит к необходимости ее постоянной корректировки. Иначе говоря, как бы не совершенен был теоретический аппарат, всегда найдется ситуация, когда между ним и «настоящим миром» окажется различие, причем критическое. Ничего страшного в этом нет: надо просто подстраивать свой «идеальный мир» под мир реальный – и работать дальше.
Кстати, именно поэтому, рассматривая концепции в той же авиации, мы можем увидеть, как сильно менялись они в процессе развития – хотя базовые законы аэродинамики при этом оставались все теми же. В итоге каждый новый прорыв, каждое превышение недавних показателей – по скорости, высоте, массе и т.д. – неизбежно приносил новые беды. Вот, к примеру, можно взять явления, известное в авиастроении, как флаттер – то есть, неконтролируемые усиливающиеся колебания самолета, в результате чего он просто распадается в воздухе. Флаттер является явлением, в начальную эпоху авиации просто неизвестным, поскольку возникает он только на относительно больших скоростях, превышающих 100 км/ч. В результате чего, после определенного триумфа данной области в 1920 годах, он неожиданно «накрыл» отрасль, да так, что количество унесенных им жизней можно было измерять тысячами. (Что немало – учитывая масштабы авиаперевозок в то время.) Но ничего: вместо того, чтобы кричать о том, что полеты невозможны, что надо вернуться на землю – это явление стали изучать. И изучили, разобрались и победили – и теперь каждый выпускник авиационного института прекрасно знает, что надо делать для того, чтобы самолеты в небе не разваливались.
Подобная ситуация в области техники давно уже никого не удивляет. Однако в случае с социальными системами мы все еще остаемся подобными древним, для которых гибель СССР выступает чем-то вроде мести богов смертным, позволившим себе излишнюю вольность. С единственным возможным выводом: не стоит лезть на рожон и пытаться изменить вековой порядок вещей. Хотя на самом деле тут следовало бы вести речь об очередной задаче, решив которую, можно было бы переходить к дальнейшему развитию системы. То есть, следовало бы перейти от представлений сакральных, наполненных высшими сущностями: богами, героями, гениальными вождями, а также демонами и предателями – к представлению, хоть как-то близкому к научному и техническому.
И уже в рамках его разбирать случившееся в стране. А оно, как можно догадаться, в подобном случае будет не просто интересным, но и весьма неожиданным. (В том числе, и с точки зрения господствующих в левой среде идей – и «левацких», и «сталинистских».) Но вначале стоит сказать о самом главном отличии СССР от всех остальных стран. А именно – о том, что данная социальная система могла существовать только в условиях «динамического равновесия». То есть – непрерывно разрешая существующие проблемы, однако при этом порождая другие. На самом деле, подобный способ был единственно возможным для нашей страны, поскольку позволял осуществлять крупные проекты при условии огромного дефицита ресурсов. (Не тратя сил на поддержание равновесия, а вместо этого закладывая нужное изменение на следующую итерацию.) Поэтому, собственно, вся советская история – начиная с октября 1917, и заканчивая «временем Понедельника» – представляет собой именно подобный путь. (Военный коммунизм компенсировал проблемы, созданные Временным правительством в 1917 году, НЭП компенсировал проблемы военного коммунизма, индустриализация компенсировала проблемы НЭПа и т.д. и т.п.)
Впрочем, поскольку об этом я уже писал, то подробно останавливаться на указанном момента не буду. Отмечу лишь самое главное – то, что подобная система требовала, во-первых, достаточно четкого понимания необходимости перехода к новому циклу. (Поскольку, как уже было сказано, остановка по типу «нормального государства» была чревата катастрофой.) Но было и «второе условие», правда, тесно связанное с первый. Оно состояло в том, что подобная система была жизнеспособна только тогда, когда указанная идея воспринималась большинством населения. Почему – понятное: только при общем признании необходимости перемен руководитель, проводящий их, выигрывает у того, кто обещает «стабильность». Разумеется, это справедливо только тогда, когда не существует «универсального эквивалента» силы – капитала. (Когда есть капитал – то перед массами оправдываться не нужно: капитал сам заставит народ вести себя «как надо». Разумеется, как надо капиталу.)
Собственно, исходя из этого, можно прекрасно увидеть причину «Величайшей трагедии ХХ века». И состоит она в том, что на определенном этапе развития указанные два условия перестали выполняться. Во-первых, необходимость кардинального развития перестала быть крайне очевидной, какой была она в 1920,1930 и даже в 1950 годы. В самом деле, если в самом начале советской истории крайняя бедность и неразвитость окружающей жизни буквально «кричала» о том, что мир надо менять – через голод, холод, беспризорность, через дикое сельское хозяйство, использующее технологии времен Средневековья и т.д. – то в 1960, а уж тем более, в 1970 годах, можно было увидеть противоположное. Страна вступила в относительно зажиточный период – когда большинство потребностей удовлетворялось в «рабочем порядке». (Включая потребность в жилье.) Росли города, строились дороги, заводы, фабрики, осваивалась новая продукция – и все это, в общем-то, получалось как бы «само», без напряга. В подобном положении энтузиазм недавнего прошлого казался каким-то бессмысленным геройством. До определенного времени «выручала» необычайно возросшая страсть к познанию мира, к его изменению ради будущего – тот самый «Мир Понедельника». Но он, во-первых, охватывал достаточно небольшой «кусок» советской реальности. А, во-вторых, постоянно натыкаясь на людей с совершенно иной мотивацией, работающие в указанном «мире» постепенно теряли свою энергию, свой посыл к будущему.
Поскольку на самом деле социальная система современного общественного производства настолько сложна, что допустить существование некоей изолированной области с «иным» уровнем негэнтропии в ней невозможно. В таком случае ей надо или становиться локусом будущего, с надеждой превратить всех в свое подобие – данное представление неявно господствовало в 1960 годах. Или попытаться «закапсулироваться», ограничить себя от мира, статьи неким «ашрамом избранных» – что, по сути, есть бред, а в реальности невозможно. Именно поэтому где-то к концу 1970 – началу 1980 годов «Мир Понедельника» практически исчез. А вместе с ним исчезли реальные мотивации к переменам – как радикальному изменению мира посредством своего труда. (Те «перемены», о которых мечталось впоследствии, представляли собой нечто иное – а именно, желание получения некоего подарка-подачки то ли со стороны «властей», то ли вообще, от «высших сил».)
Однако указанное состояние, как это можно легко понять, уничтожило и второй фактор «советского успеха» – а именно, единство всех граждан страны. Об этом уже говорилось чуть выше: вместо единого общества, с примерно одинаковом уровнем негэнтропийности, СССР 1960 – 1970 годов все больше превращался в «набор» разного рода «миров», разделенных энтропийными барьерами. Уже упомянутый «Мир Понедельника» граничил с «миром нормальных людей», которые честно ходили на работу и исполняли свои обязанности. Но это еще ничего, поскольку оба этих «мира» были, в общем-то, комплиментарны. Однако они неизбежно сталкивались с уже не раз помянутой «Серой зоной» – то есть, областью неформально-блатных отношений. (В свою очередь граничащей непосредственно с криминалом.) А ведь были еще «миры» – начиная с таких серьезных, как «мир» партийно-комсомольских функционеров (связанных и с «зоной», и с «нормальными людьми») или даже «мир» разного рода «работников эстрады»…
Подобная система, разумеется, ни к какому движению была не способна, поскольку любое изменение в ней вызывало разрушение сложного равновесия между взамиопроникающими «мирами». (И по принципу Ле Шателье, оказывалась неизменяемой – вне всякой политической воли.) Но, разумеется, в подобном состоянии СССР долго просуществовать не мог – по уже указанной причине крайнего дефицита ресурсов. (Которые не позволяли ему создавать «статически равновесную» сложную систему общественного производства.) В результате чего дальнейшие процессы, приведшие, в конечном итоге, к его гибели, оказывались неизбежными. Конечно, это не значило, что указанная ситуация была фатальна. Напротив, в это время СССР еще относительно стабилен (на локальном временном участке) и полон сил, механизмы формирования единства – то самое информационное пространство – еще позволяли быстро сформировать новый «локус будущего», была бы в нем потребность. Но потребности-то этой не было. Мягко сказать, основной массе населения тогда казалось, что все хорошо – несмотря на «отдельные недостатки», которые, в итоге, исправляются – и изменить это представление было невозможно.
А вот когда стало понятно, что «нехорошо», и что не отдельные недостатки – оказалось уже поздно. В том смысле, что указанный запас прочности был исчерпан, а процессы деградации уже настолько заполнили все стороны советской жизни, что ликвидировать их при имеющихся силах оказалось невозможным. Это вызвало бы серьезные эксцессы – разумеется, не такие серьезные, что случились в реальности потому, когда страна рухнула, но опять, об этом никто не знал. В итоге получилось то, что получилось…
Ну, а теперь следует сказать самое главное – то, ради чего все вышесказанное и писалось. А именно – то, что подобная ситуация прекрасно показывает особенность социального развития, которое никогда невозможно осуществить «с первого раза». Так же, как невозможно «с первого раза» запустить самолет или космическую ракету – поскольку всегда будут явления, выходящие за пределы первоначальных моделей. Так, Парижскую коммуну погубили внутренние раздоры на начальном этапе существования – и тем навсегда было доказана непригодность разного рода «анархических рецептов» в реальной политической деятельности. Опираясь на это опыт, большевики благополучно миновали данный этап – но тем самым, они вошли в неведомую до того область существования бесклассового (пускай и слабо-) общества. И, разумеется, снова тут неизбежно оказались в «области неизвестности». Причем, такой неизвестности, которую на начальном этапе вообще за что-то серьезное принять было невозможно – ну, а потом, уже поздно. В результате чего СССР погиб…
Означает ли это, что он был изначально строился на неверных посылках? Да нет – такое мнение настолько же неверное, как и идея о том, что если самолет через несколько сотен часов успешных полетов упал, то значит, летательные аппараты подобного типа невозможны. На самом деле, это не значит даже того, что указанная конструкция самолета должна быть отброшена – особенно, если катастрофа случилась в процессе перехода в ни разу до того не испытанный режим. (Пускай и допустимый теоретически.) Это значит лишь то, что необходимо тщательно изучить случившееся – и сделать из него соответствующие выводы. Ну, а после выводов – приступать к следующему этапу.
Впрочем, в реальности все это в любом случае произойдет вне зависимости от нашего желания – просто потому, что такова фундаментальная основа человеческой Истории.
anlazz.livejournal.com 08.11.2017 10:26
Итак, как было сказано в прошлой части, гибель СССР в 1991 году означало вовсе не невозможность построения социалистического общества, и даже не ошибочность выбранного пути движения к нему. Напротив, в данном случае можно говорить о том, что случившаяся катастрофа была связана с переходом советского общества в действительно новое – с исторической точки зрения – состояние. Состояние, для которого у человека того – да и настоящего – времени просто не существует готовых моделей. А значит, невозможно было даже представить, чем и как обернется то или иное действие. Но самое неприятное в данном случае – это то, что указанный момент практически невозможно установить «до» случившегося. В том смысле, что после пересечения «горизонта событий» на первый взгляд ничего не менялось – а точнее, если менялось, то к лучшему. Что с точки зрения обывателя, разумеется, есть благо – но для принятия решений является не самым лучшим вариантом.
Впрочем, эта «незаметность» с точки зрения привычного понимания, так же выступает базовым признаком указанного состояния. (Такая вот диалектика.) Правда, были люди, которые замечали случившийся поворот, и даже пытались предупредить окружающих – таковым был, например, великий советский фантаст Иван Антонович Ефремов. (Который, по сути, является одним из лучших «декодировщиков» советского социализма, в своих романах открывший основные «ключи» к данной общественной системе.) Так вот: если в начале 1960 годов, создавая роман «Лезвие бритвы», писатель еще находился в уверенности, что конструктивное развитие СССР и инициированного им процесса «советизации» цивилизации возможно, то к концу десятилетия эта уверенность сменилась на противоположную. Именно тогда был написан роман «Час быка», в котором показывалось общество, в которое мог бы скатиться мир при отрицании Революции. Мир, мягко сказать, не очень привлекательный и во многом и напоминающий наше современное общество.
Кстати, интересно, что роман был начат в 1964, а окончен в 1967 году –то есть, тогда, когда вокруг еще бурлила активная жизнь «Мира Понедельника» (повесть Стругацких писалась в 1965): готовился полет на Луну, Глушков разрабатывал свою ОГАС и вообще, развивалась вычислительная техника, готовилось внедрение сверхзвуковой авиации и т.д. Однако Иван Антонович, еще недавно суливший стране прямой путь в мир «Туманности», был уже настроен крайне скептически. Причем, это не было связано с какими-то «аппаратными играми» – которые кажутся крайне важными для многих наших современников. (Вроде снятия Хрущева и прихода к власти Брежнева) Напротив, Ефремов, в общем-то, довольно холодно относился к «аппаратчикам» и их роль в обществе никогда не преувеличивал. Это относится и к «той самой» «сталинской эпохе», смену которой «хрущевской» некоторые считают началом конце СССР. На самом деле, к Сталину и его окружению Ефремов относился крайне неприязненно, однако это не помешало ему именно из советской реальности начала 1950 годов вывести свой мир будущего. Так что вовсе не хрущевско-брежневская вакханалия была основанием для сомнений писателя.
Важнее было другое – то, о чем он так хорошо написал в знаменитом письме Олсону:
„Некомпетентность, леность и шаловливость «мальчиков» и «девочек» в любом начинании является характерной чертой этого самого времени. Я называю это «взрывом безнравственности», и это мне кажется гораздо опаснее ядерной войны…
…Когда для всех людей честная и напряженная работа станет непривычной, какое будущее может ожидать человечество? Кто сможет кормить, одевать, исцелять и перевозить людей? Бесчестные, каковыми они являются в настоящее время, как они смогут проводить научные и медицинские исследования? Поколения, привыкшие к честному образу жизни, должны вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдет величайшая катастрофа в истории…“
Если честно, то сейчас можно только поражаться, насколько советский фантаст и ученый точно описал нашу реальность. «Поколения, привычные к честному труду» действительно «сошли со сцены» где-то к 1989 году, открыв дорогу людям с совершенно иным представлением о мире. И примерно с этого времени любая честная работа стала невозможной: какую область не возьми – везде самопрезентация и прямой обман выступают единственным базисом для успеха. В результате чего практически вся современная «активная деятельность» заканчивается фактическим фиаско – за исключением вопроса распила выделенных средств, разумеется.
Впрочем, тут мы уже довольно сильно отходим от изначальной темы, а поэтому вернемся опять к Советскому Союзу конца 1960 годов. А именно – к тому, что эти самые «мальчики», впоследствии «перепилившие» всю экономику страны, выступали неизбежным следствием событий, случившихся задолго до их перехода к экономически активной деятельности. Что уж тут скрывать – эти «мальчики» (Чубайс и Ко) были ничем иным, как прямым порождением СССР, а точнее – того самого состояния, в которое СССР попал в процессе своего развития. Того самого «безопасного общества», что столь часто поминается в данном блоге – поскольку именно так и именуется указанная «экстремальная ситуация», в которую попала наша страна. На самом деле подобное утверждение кажется слишком «сильным»: ведь действительно, как могло обеспечение безопасности для граждан привести к столь катастрофическим последствиям? Однако, если «копнуть» это вопрос поглубже, то можно увидеть, что именно указанная особенность стала основанием для тех двух деструктивных изменений, о которых было сказано в прошлой части. (Исчезновения понимания необходимости непрерывных изменений и снижения уровня солидарности.)
Причина этого проста: человеческий разум крайне «экономное» явление. В том смысле, что он стремиться избежать процедур, которые ему не нужны. Это, в общем-то, всем знакомо: скажем, изучение иностранного языка в «своей стране» – крайне тяжелый и болезненный процесс, однако в случае эмиграции (или иного попадания в чужую языковую среду) этот самый усваивается очень быстро. То же самое можно сказать и про другие знания и умения – в том смысле, что если они не могут быть немедленно использованы, то никакие силы не заставят человека ими овладеть. (Почему в процессе обучения самое важное – именно практическая деятельность.) Поэтому, например, исчезновение солидарности в условиях «безопасного общества» неудивительно – ведь она тут просто потеряла смысл. То есть, пока надо было противостоять набегам соседних племен, или, например, стремлениям хозяев не платить зарплату – подобное качество выступало актуальным. (Поскольку вне их человек будет существовать на пределе физического выживания – или за ним.) Но когда подобная нужда исчезла – то столь сложный и психологически затратный механизм был неизбежно отброшен.
Ну, а противоположный ему способ, который можно назвать «стремлением к индивидуальному успеху» – тот, что и породил пресловутых «мальчиков-олигарчиков», напротив, оказался крайне востребованным. Ведь если ином обществе у «индивидуалиста» возможность получить все после победы всегда уравновешивается опасностью потерь при поражении, то в «безопасном обществе» ситуация иная. Тут нет опасности быть «съеденным» – в прямом и переносном смысле – однако есть огромная возможность отхватить кусок побольше от «общего пирога». Итог – неизбежное торжество «мальчиков», привыкших жить именно так, стремясь урвать у жизни все. И не менее неизбежное поражение тех, кто пытается «по старинке» чего-то давать коллективу.
Казалось бы – на этом тему можно и закончить. Но нет! Надо сказать еще самое главное – то, что в реальности и выводит поднятую тему из разряда «вечного нытья» по поводу развала страны. А именно – то, что указанное «безопасное общество» на самом деле является не только неприятным этапом в развитии коммунистических отношений, но и совершенно необходимой его частью. И миновать его – тем самым сохранив столь дорогой нас СССР – вряд ли было возможно. Поскольку это самое «общество», на самом деле, как раз и выступало элементом «социума будущего», следствием развития коммунистических отношений. И, скажем, уже не раз помянутый «Мир Понедельника» так же являлся его последствием – поскольку именно обретение «непосредственной безопасности» является базовым основанием для раскрытия творческого потенциала человека. Кстати, в указанном «мире» солидарность вполне существовала – поскольку потребность в ней была необходима для совместных действий. Вопрос был в другом – в том, что подобный опыт оказался непереносимым на иные области советской жизни, что работники научных и технических коллективов не только не стали локусом, пригодным для дальнейшего развертывания коммунистических отношений в советской жизни. Но, и чем дальше, тем больше оказывались изолированными в своих «ашрамах» от всех остальных. (Что к концу 1980 привело к определенной демофобии в данных кругах.)
Однако, как бы то ни было, иного пути для формирования общества неотчужденного труда не существует. И как бы для нас не казалось заманчивым признать идеалом социалистического общества тот «вариант СССР», который существовал в самом начале 1950 годов, это невозможно: поскольку последний есть всего лишь переходное состояние от классового к постклассовому устройству. Характеризующееся, к примеру, наличием огромного анклава архаичного сельского образа жизни, с огромными семьями и значительной долей подсобного труда – который к коммунистическому обществу не имеет никакого отношения. (Однако жизненно нужен для существования указанной системы.) Впрочем, и в иных областях СССР этого периода ситуация была пусть лучше, но не намного: осуществить переход к низкоотчужденному труду при сохранении структур, созданных для высокоотчужденного, было невозможно. (На самом деле, ситуация была еще хуже – поскольку с ростом промышленности количество отчуждения… увеличивалось. Что было связано с увеличением сложности производства, и, как следствие, ростом разделения труда.)
В общем, «остановить мгновение» не получилось бы никоим образом. Требовалось или полное осознание необходимости радикальных перемен, или переход к таковым через катастрофический сценарий. Но поскольку первый вариант был, как уже было сказано выше, практически невозможен – то Катастрофа стала единственно возможным путем разрешения «позднесоветского кризиса». И да, конечно, это очень и очень печально для нас – поскольку, даже сегодняшнее положение не является еще «дном» для этого Суперкризиса. Однако с точки зрения Истории тут нет ничего особенного: перемены подобного рода проистекают не годами, а столетиями. «Предыдущий этап» – переход к классовому устройству – вообще занял несколько тысячелетий, и был ознаменован таким количеством жертв, до которых нынешнему миру еще идти и идти. (По отношению к общей численности населения, разумеется.)
Так что не стоит думать, что с падением СССР все кончилось – скорее наоборот, все только начинается. И то будущее, которое нам еще предстоит увидеть – будет кардинально отличаться и от современного состояния, и от предсказаний большинства «футурологов». (И тех, что сулят технический прогресс, и тех, кто предрекает новые «Темные века».) Настолько, что нам даже представить тяжело…
anlazz.livejournal.com 09.11.2017 11:48
Итак, как было сказано в прошлой части, конец СССР не означает конец великой Революции 1917 года, а выступал ее неизбежным этапом. Таким же закономерным, каким для революций, менее значимых являлся, например, период «бонапартизма» – то есть, отстранения от власти истинно революционных групп и установление диктатуры реально выигравших классов. (Конкретно – буржуазии, поскольку речь тут идет о буржуазных революциях.) В случае с Революцией пролетарской бонапартизм, разумеется, оказывается невозможным – вместо него происходили совершенно иные процессы. О которых, впрочем, надо говорить отдельно, а тут можно упомянуть лишь то, что как раз данный этап был благополучно пройден. Что, в свою очередь, привело к уже упомянутому положению. И которое, как уже было сказано, разрешилось через гибель СССР и, как может показаться, полное восстановление дореволюционной ситуации.
Подобное представление сейчас является господствующим, и часто используется антисоветчиками и антикоммунистами, как доказательство своей правоты. Тем не менее, так же, как и в случае с бонапартизмом – который, на самом деле, не является «настоящей» реставрацией, несмотря на все кажущиеся атрибуты последней – тут стоит вести речь не о победе контрреволюции, а о некоем, особом этапе развития Революции. (Еще раз отмечу – аналогия с бонапартизмом тут не в то, что нынешний этап соответствует ему «по порядку» – а в том, что и то, и другое воспринимается современниками не тем, чем является.) Правда, в связи с более высоким уровнем Революции по сравнению с революциями буржуазными, это еще менее очевидный факт.
Тем не менее, определенные закономерности указанного процесса вывести можно. И, прежде всего, стоит отметить тот момент, что современный уровень технологического и производственного развития нашей цивилизации проистекает именно из изменений, совершенных под действием Революции. Я уже немало писал об данном явлении, и поэтому подробно останавливаться на нем не буду. А отмечу только то, что почти все из т.н. области «хай-тека» – то есть современных, наиболее развитых технологий – является порождением событий, начавшихся в 1917 году. Это кажется крайне неочевидным, однако стоит понять один простой факт, состоящий в том, что колоссальные финансовые вливания в разработку всего того, что мы считаем «высокими технологиями», были сделаны именно под воздействием пресловутой «Тени СССР» – то есть, страха буржуазного мира перед гипотетической «Красной угрозой». В частности, именно необходимость противостояния с СССР объясняется зарождение полупроводниковой электроники и микроэлектроники, во многом – компьютеров, как таковых и их сетей, а так же массовое развитие реактивной авиации и атомной энергетики, космической техники и даже органической химии. Все это было нужно для создания того самого совершенного оружия, которым можно было бы «меряться» с Советами.
И которое никогда не должно было «выстрелить». В том смысле, что начать новую Мировую войну в данном случае было практически невозможно – поскольку сами Западные правительства прекрасно понимали, что в этом случае удар возмездия будет нанесен по им самим. (Не по безликим солдатам на каком-то там фронте – а именно по тем людям, которые и принимают решения.) Ну, а что касается СССР, то наша страна вообще не имела никаких резонов к началу войны – примерно так же, как не имеет их КНДР. (Поэтому все провокации США и заканчиваются пшиком. Имел бы Ын хоть небольшое желание к внешней экспансии – все давно бы уже было решено.) Впрочем, тут я опять несколько отвлекся. Поэтому, возвращаясь к ситуации, установившейся после Второй Мировой войны, стоит сказать, что тогда был заложен фундамент всего современного мира.
Причем, не только в области технологий. Не менее – а точнее, гораздо более важным изменением стало то, что в это время была создана система широкодоступного высшего образования. (Т. н. «кирпичные университеты» и т.д.) Причем, в отличие от традиционной европейской «высшей школы», ориентированной на «классическое образование», «новая школа» выстраивалась, преимущественно, в расчете на научно-техническую сферу. В результате чего инженер или ученый, до того являющиеся относительно редкими профессиями, стали массовым явлением. Были, по сути, создана целая отрасль производства знаний и технологий, на порядки более мощная, нежели «старая наука» с ее полусословной организацией. С другой стороны, уже указанные финансовые вливания в hi-tec привели к тому, что значительная часть бизнеса так же оказалась завязана именно на указанную область. Произошло слияние науки, техники и производства – то, что в СССР именовалось «превращением науки в производительную силу».
То есть – производственная структура даже капиталистических стран стала аномальной для капитализма, достигнув гораздо более высокий уровень сложности, нежели тот, что доступен при «нормальной» организации производства. Ну, а в следствии этого аномальным стало и общество в целом: начиная с уже упомянутого «оверкилла» в образовании, и заканчивая высоким уровнем творческой активности. Правда, в буржуазном обществе эта активность распространялась немного «не туда» – в частности, в направлении сексуальной свободы и прочей психоделики – но и действительно ценные результаты так же встречались. В частности, т.н. «массовая культура» 1960-1970 годов – начиная от кинематографа и заканчивая литературой – оказалась весьма и весьма неплохой. (Что особенно хорошо заметно при сравнению с современными аналогами.)
Короче, «безопасное общество» – как же было сказано – помимо неизбежного падения уровня «общей солидарности», так же неизбежно приводило к росту культурного и технического уровня цивилизации. В результате сформировался мир, который не только позволил создать немыслимую до этого производственную и жилую инфраструктуру – включая такое явление, как сеть Интернет – но и обеспечил непрерывное «улучшение» самого человека, начиная с уровня образования и заканчивая физическим здоровьем. Последнее, кстати, так же важно – поскольку впоследствии это позволило снизить нагрузку на медицину, причем, до такого уровня, при котором в иной ситуации мы бы получили адовую картину. (Как, например, это произошло в современной РФ, где «запас здоровья», накопленный в советские времена, позволяет в настоящее время буквально демонтировать медицину при одновременном росте продолжительности жизни. Будь вместо России при этом какая-то «неразвитая страна» – мы бы уже погрязли в эпидемиях. А так ничего, живем.) Впрочем, эта тема требует уже отдельного разговора, тут же стоит сказать только то, что указанная особенность прекрасно показывает, насколько серьезным и длительным являются изменения подобного рода, а так же – насколько контринтуитивным является их характер. (В том смысле, что основные вложения делаются за двадцать, а то – и за пятьдесят лет до получения «основных дивидентов». В результате чего истинные авторы достижений не получают ничего, а вот те, кто только портит и крадет, могут почивать на лаврах.)
То есть, можно сказать, что все, что мы видим вокруг – есть следствие той самой Революции, которую современный мир усиленно отрицает. Разумеется, тут можно было бы отметить, что это отрицание есть отрицание самого себя – о чем так же не раз уже говорилось – но, в рамках поставленной темы, стоит обратить внимание на другое. А именно – на то, что реальный демонтаж всего созданного в «советский период» неизбежно приводит к… падению уровня капитала. Почему – понятно: сложное производство приносит гораздо большую прибавочную стоимость, нежели простое. Ну, а то, что для сложного производства нужны «сложные» – то есть, образованные и здоровые – люди, так же должно быть очевидным. Поэтому все то «могущество», что находится в руках современных «хозяев мира», в реальности так же восходит именно к Революции. Правда, поскольку они, совершенно естественно, настроены антиреволюционно, то одновременно с этим они реально уничтожают основание своего господства… То есть, мы опять вернулись к самоотрицанию, однако с одним важным условием: сомоотрицается тут не просто «современный мир», а те его силы, которые и заставляют его быть антиреволюционным. То есть – антисоветизм и антикоммунизм, будучи предоставлены сами по себе, неизбежно пожирают себя. Кстати, подобный процесс мы прекрасно видим в нашей стране, где авторитет антикоммунистов, еще четверть века назад бывший чуть ли не абсолютным, теперь упал на порядок.
Впрочем, еще важнее то, что снижается не только «субъективное» восприятие данной идеологии – но и ее объективные возможности. Падает уровень «человеческого материала», количество материальных ценностей. (Реальных ценностей – в виде производственных мощностей, инфраструктурных объектов и т.д.) Поэтому руководству страны уже давно приходится «сдерживать коней» – несмотря на то, что оно является полностью и очень сильно антисоветским и антикоммунистическим. (Путин, как «человек 1980 годов», сильно и откровенно ненавидит социализм и коммунизм, что у него постоянно прорывается. То же самое можно сказать и про его окружение.) Поскольку, если не сдерживать – то будет, как на Украине, где пещерный уровень ненависти СССР очень быстро начинает приводить к пещерному же уровню производства. (Да и вообще, всякой организации, включая такое важное направление, как военное.) Разумеется, это крайний пример – однако, как иллюстрация того, что происходит в мире, он очень хорошо подходит. В том смысле, что прекрасно показывает, что же реально является настоящей силой, а что – выступает лишь заблуждением, связанным с необычностью окружающей ситуации. (Вроде «ценностей свободного мира», и, в первую очередь, «свободы предпринимательства».)
Причем, чем дальше идет демонтаж «социализации», тем сильнее становится указанное отличие. Это четверть века назад можно было ни о чем не думать, живя на сделанных в «золотые десятилетия» запасах – в первую очередь человеческих, которые даже важнее, нежели инфраструктура. Теперь этого нет – действия, направленные на «реформирование образования» по антисоветским лекалам привели к резкому падению способности людей к любым сложным действиям. Причем, заметно это даже по «элите». (Хотя, если честно, то именно «элитарное образование» в западном мире вот уже лет 100 не соответствует реальным потребностям – и все держалось именно на «средней прослойке».) В результате чего вперед вырываются те государства, где антисоветские и антикоммунистические настроения развиты в наименьшей степени. Разумеется, это Китай, который к социалистическим государствам нельзя отнести даже с натяжкой – почему, надо говорить отдельно – однако в котором число социалистических элементов максимально. (А главное – как уже говорилось, нет массированной системы их отрицания.) А вот Запад в целом, и США в частности, оказываются на спаде – пусть пока не столь заметном, но не сравнимым с тем запредельном уровнем могущества, что был у них еще лет двадцать назад. Подобная ситуация неизбежно приводит к росту соперничества за передел мира и…
Впрочем, о том, чем закончится данная ситуация, надо говорить отдельно. (Хотя и так ясно, что это не может быть чем-то иным, нежели Мировой войной.) Тут же стоит сказать о другом – о том, что указанная ситуация с явно деструктивным характером отрицания Революции и конструктивным – ее прямого воздействия, неизбежно приводит к тому, что чем дальше, тем очевиднее становятся преимущества социалистического устройства. Причем, не просто социалистического, но социалистического «советского толка». Еще раз – антисоветизм и антикоммунизм с его «культом предпринимательства» были крайне привлекательны именно в период господства «советского мира», когда можно было позволить себе утилизировать его достижения и за счет этого обеспечивать максимальное могущество. Поэтому, чем дальше идет процесс «десоветизации», тем слабее оказывается данный фактор. Это заметно даже сейчас, когда «запасы, сделанные предками», еще не истощились окончательно. (Но сравнивая относительно «просоветский Китай» и антикоммунистически США в динамике, можно прекрасно увидеть, что же реально эффективно. Хотя еще двадцать лет назад подобное сравнение показалось бы бредом.)
Однако если экстраполировать данную тенденцию в будущее, то можно увидеть, что наступит такой момент, при котором «эффект запасов» перестанет действовать, то есть они будут полностью потрачены. И вот тогда «советский путь» окажется единственно актуальным – в том смысле, что вступив на него, можно будет получить феноменальное преимущество в конкуренции с иными социумами. Причем, даже не в том смысле, в котором оно имеется у той же Северной Кореи – где, опять же «советизм» весьма условный – а во всемирно-историческом. В том, что было у «настоящего СССР». То есть – наступит момент, когда станет очевидным: именно диктатура пролетариата и курс на строительство коммунизма является главным фактором успеха. Да, даже в настоящее время это звучит смешно – мы еще помним тупые анекдоты позднесоветского времени. Но можно вспомнить, как еще четверть века назад смешно звучала фраза «китайский компьютер». Как же – «сотни трудолюбивых муравьев с портретами Мао» никогда не заменят одного западного креативного человека, вооруженного свободой предпринимательства! Как говориться, накреативились! (Опять-таки – это не о том, что Китай есть однозначно коммунистическая страна, а о том, что даже принятие некоторых положений Революции дает однозначное преимущество.)
Причем, у того, кто вновь вступит на данный путь, будет однозначно преимущество и перед историческим СССР – в том, что большинство ошибок и «подводных камней» теперь известны. А значит, есть реальная возможность их избежать – как избежали большевики ошибок Парижской коммуны. То есть – как минимум, несколько десятилетий относительно гарантированного развития у нового этапа Революции есть. Ну, а что будет потом – вопрос уже вторичный. В том смысле, что не нам, людям «эпохи деградации», его решать…
|
