|
В Минобороны поступают тысячи запросов из Следственного комитета ЧР с просьбой сообщить личные данные солдат и офицеров
В деле об убийстве в самом центре Москвы бывшего полковника Юрия Буданова («Свободная пресса» подробно написала об этом в тот же день, 10 июня) появилась сенсационная деталь. По мнению сыщиков, помощь преступникам в установлении адреса бывшего командира 160-го гвардейского танкового полка могли оказать работники российских правоохранительных органов. Буданов догадывался, что его ищут, чтобы отомстить за убийство 18-летней чеченки Эльзы Кунгаевой. Поэтому после досрочного освобождения из заключения тщательно скрывал, где живет. Тем не менее, киллер сумел его выследить.
Сейчас следственная группа проверяет, поступали ли запросы о персональных данных Буданова в соответствующие службы, в том числе – в фискальные органы. Если запросы все же были, то откуда?
Заметим, кстати, что по сообщениям СМИ, и в уголовном деле по убийству обозревателя «Новой газеты» Анны Политковской фигурировали документы, свидетельствующие, что незадолго до преступления из одной из спецслужб поступал запрос по поводу адреса и анкетных данных журналистки.
Еще в день убийства «Свободная пресса» сообщила, что в последнее время в силовые структуры России, прежде всего, в Министерство обороны, действительно в массовом порядке поступают совершенно официальные запросы из правоохранительных органов Чеченской республики с требованиями сообщить им персональные данные об отдельных участниках контртеррористической операции на Северном Кавказе. И даже представить фотографии некоторых офицеров. При этом мы ссылались на одного из наших экспертов, известного тележурналиста полковника запаса Евгения Кириченко, автора и ведущего памятных многим передач «Забытый полк» (НТВ) и «Русский характер» (телеканал «Звезда»). Вот что он рассказал нам:
-…Некие люди из Чечни собирают информацию о тех, кто с ними воевал… Мне звонят из Министерства обороны РФ. Туда поступают официальные запросы из прокуратуры Чеченской республики с просьбой сообщить, кто из военных в определенный день и час стоял на таком-то блок-посту. От какой воинской части. По возможности – домашние адреса.
Эти слова вызвали просто взрыв в интернет-пространстве. Кто-то предлагал внимательно проанализировать, кому и зачем понадобилось собирать подобные факты. Кто-то все подозрения отметал с порога: «Вам померещилось, это бред». Однако спустя несколько дней в редакцию позвонил человек, ни имени, ни места службы которого мы раскрыть не имеем права. Он предложил встретиться и ознакомиться с некоторыми имеющимися у него документами.
Назначил встречу в кафе у ближайшего метро. Расстегнул молнию на кожаной папке, вытянул оттуда несколько бланков и разложил их на столе веером. В левом углу каждого красовался герб России и штамп Следственного управления по Чеченской республике. Это были запросы в Центральный архив Министерства обороны, суть которых сводилась к одному – раскрыть сведения о военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях на Северном Кавказе.
Так, например, следователь третьего отдела по расследованию особо важных дел из Грозного некто Н. С-Х.Баталов (см. фото) просил сообщить сведения о военнослужащих, проходивших службу на блок-постах в селе Гехи Урус-Мартановского района в июле 2002 года. И в скобках уточнял, какого характера сведения ему нужны: «место работы в настоящее время, место регистрации, жительства и пр.»
«СП»: - А разве следователь имеет право запрашивать подобную информацию?
- Конечно, имеет. Он же ведет следствие. Только кто ж ему скажет? Есть, между прочим, закон о защите персональных данных. Кроме этого, существует еще и такое понятие, как государственная тайна. Представьте себе, что может случиться с военнослужащим, имя которого и адрес семьи получат от нас в Чеченской республике! Даже если он уже уволен в запас. Допустим, он участвовал в специальных операциях в Веденском районе или в Ачхой-Мартане или в том же селе Гехи. Рисковал жизнью, восстанавливая конституционный порядок. Но у многих чеченцев с ним могут быть свои счеты. Представьте, что кого-то из этих военных прокуратура республики абсолютно законно подозревает в военных преступлениях. Приедут, арестуют его и повезут судить на территорию Чеченской республики. Это – в лучшем случае. А в худшем...
«СП»: - Почему вы делаете такой вывод? Ведь этот Баталов пишет в своем запросе, что действительно совершено преступление. Неустановленные лица в камуфлированной форме, вооруженные огнестрельным оружием, похитили ночью Исраилова и Аметханова?
- Да, и при этом просит сообщить сведения о солдатах, которые несли службу на блок-постах. Это из разряда «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Как-будто Баталов не знает, что солдаты с блок-постов уходить не имеют права. И маски не носят. А по селу ночью шастают те же самые боевики – с таким же оружием и в такой же камуфлированной форме. И людей похищают, которых потом найти никто не может. Нет, у него вполне конкретная просьба – дайте сведения о тех, кто служил на блок-постах. Или вот запрос по поводу гибели жителей Дуба-Юрта Гайтаровых. Как следует из документа, они погибли на сельском кладбище в результате налета двух самолетов ВВС России. Автор запроса требует сообщить, какие авиационные части наносили 27 июля 2000 года ракетно-бомбовые удары по территории Чечни. Зачем? Что одиннадцать лет в ходе боевых дейсвтий гибли и мирные люди, это, конечно, трагедия. Но почему этим розыском заинтересовались только сейчас?
«СП»: - То есть, вы хотите сказать, что подобные запросы к следственным действиям не имеют никакого отношения?
- Ну, я не могу однозначно утверждать. Но когда следователь лейтенант юстиции М.Дохтукаев из Шалинского следственного управления (см. фото) просит сообщить «номер войсковой части, место постоянной дислокации и установочные данные командира, который участвовал в специальных мероприятиях по уничтожению НВФ (незаконных вооруженных формирований - ред.) на территории Шалинского района», поневоле напрашивается вопрос: «А зачем ему домашний адрес командира? Зачем следователю фотокарточка командира, которую он просит в другом запросе?»
«СП»: - Интересно расписывается этот лейтенант – рядом с подписью две звездочки. Наверное, только недавно офицерские погоны получил… Много у вас таких запросов?
- В этой папке немного, сюда отобраны только те, которые могут иметь отношение к военному ведомству. А вообще чеченскими следователями за последние несколько лет в разные силовые структуры отправлено около тысячи подобных запросов. И в МВД, и в ФСБ, и в ФСО, и в Минюст, и в Главную военную прокуратуру, и т.д.
«СП»: - Откуда у вас такие данные?
- Скажем так, по роду служебной деятельности приходится этим заниматься.
«СП»: - Но на запросах, которые вы показали, указан адрес военного архива в Подольске, который, заметьте, является учреждением Минобороны РФ. А вы говорите про все силовые структуры…
- Давайте не будем уточнять, откуда у меня эти документы. Есть, в конце концов, надзорные органы, в функции которых входит следить не только за соблюдением закона, но и за соблюдением режима секретности. Нам пришлось к этому подключиться, когда чеченские следователи приехали в Москву производить выемку служебных документов, на которых стоял гриф «Секретно». По закону для этой процедуры требуется постановление суда с указанием конкретных документов, подлежащих изъятию. Такого постановления у них не было и им пришлось возвращаться в Грозный ни с чем.
«СП»: - Получается, что Минобороны оказало противодействие следственным органам Чеченской республики? Это ведь тоже можно трактовать, как нарушение закона?
- Какое, к черту, нарушение закона, когда речь идет о защите государственной тайны? В Минобороны просто предотвратили возможность ее разглашения. После этого из Грозного стали присылать письма с постановлениями районных судов, чтобы удовлетворить ходатайства о выемке секретных сведений. Но как можно обычной почтой отправлять документы с грифом «Секретно»? И потом, по закону, такое процессуальное действие, как выемка, требует личного присутствия следователя, понятых, подробного протоколирования хода выемки и ее результатов. А это очень сложно организовать. Но в Грозном, похоже, в это вникать никто не хочет. Они требуют срочного рассмотрения, ответов по факсу, по телефону, хотя некоторые уголовные дела расследуются уже больше пятнадцати лет.
«СП»: - Но я смотрю, тут, в основном, речь идет о похищениях людей, которых неустановленные лица увезли в неизвестном направлении. Только в одном запросе указан конкретный человек – командир отряда «Горец» Мовлади Байсаров, по приказу которого якобы похитили и убили Имрана Хуркаева. Сам Байсаров, если мне не изменяет память, погиб в Москве в 2006 году при задержании.
- Да, его расстреляли на Ленинском проспекте. В Байсарова выпустили 11 пуль. Он даже не успел вытащить пистолет. А всем было сказано, что тот оказал сопротивление при задержании. Он был личным врагом Рамзана Кадырова, который разогнал его отряд «Горец». Байсаров говорил, что на него идет охота и к нему даже была приставлена охрана из ФСБ. Которую накануне расстрела на Ленинском проспекте было приказано снять. Аналогично расправились с Ямадаевым – тоже днем и тоже в центре Москвы. Этот ряд можно продолжать, но вернемся к запросу. Следователь Ковраев (см. фото) просит прислать ему списочный состав байсаровского подразделения «Горец». Интересно, зачем он ему понадобился? Для каких следственных действий?
Член правления правозащитного общества «Мемориал» Александр Черкасов не очень верит в возможность мести с чеченской стороны.
«СП»: — Как вы считаете, может ли информация, собираемая следственными органами Чечни, использоваться в частном порядке, например, так называемыми «эскадронами смерти» для внесудебных расправ?
— Систематической работы по пропавшим без вести, по сведению воедино заявлений граждан, уголовных дел, розыскных дел, найденных трупов и захоронений — всего этого у подчинённых Кадырову структур нет.
Рассылкой запросов занимается Следственный Комитет. А Следственному Комитету в Чечне трудно работать прежде всего с кадыровцами. Простой постовой милиционер далеко посылает, скажем, старшего следователя по особо важным делам, не идёт на допрос, это нормальная история. Сейчас, насколько я знаю, Бастрыкин активизировал своих людей на местах.
Можно ли считать, что все действия, которые предпринимаются по расследованию похищений людей, пыток и так далее — это действия не именем Российской Федерации, а именем Кадырова? Думаю, что нет. Кадыров может отдавать указания по каким-то конкретным людям. Например, Буданова он поминал неоднократно, Буданов для него — средоточие всего зла. Но действующие структуры армии и МВД он никогда не критиковал. Тот же Шаманов во многом покруче Буданова, это доказано материалами дел, которые переданы в Страсбург.
«СП»: — Боевиков после войны амнистировали, почему то же самое нельзя сделать и для российских военнослужащих, милиционеров?
— Война и военные преступления — это разные вещи, а солдат и палач — это разные сущности. Есть некоторые опасения, что мы все виноваты в этих событиях, поэтому лучше не ковыряться в этом, лучше не знать.
Среди тех, кто был в Чечне — военных, милиционеров — не все были Будановыми. Есть очень достойные, замечательные люди. Но раз отдельные преступления не расследуются, то получается, что виноваты не конкретные персоналии, а все сразу. Создаётся ощущение вины, которую пытаются повесить на всех военнослужащих, всех милиционеров, весь русский народ.
Зачистка посёлка Новые Алды 5 февраля 2000 года. Питерский ОМОН — прошли, и 55 человек убитых, можно посмотреть по списку — старики, женщины. Понятно, что не весь личный состав ОМОНа этим занимался.
Когда идёт следствие по такому делу, сразу возникает разговор: «его же выдадут в Чечню!» Да, людей убили — это должно быть расследовано. Да, есть соблазн не расследовать преступления. Но, сигнал в виде осуждения каких-то вопиющих преступлений — он будет понят, и это будет выход из тупика. А можно и дальше ходить по улицам, зная, что палачи и убийцы ходят рядом с нами.
Можно амнистировать участие в боевых действиях, там стреляли друг в друга. Если же боевик убил пленного, или кого-то пытал — это преступление, которое не амнистируется. Или участие в теракте, в захвате гражданского населения. Преступления, совершённые в ходе конфликта, не амнистируются. Да, какие-то отдельные вещи могут быть амнистированы — но сначала расследованы. А какие-то — не амнистируются в принципе.
«СП»: — И все-таки, как вы думаете, к чему эти сотни запросов с просьбой сообщить адреса
Я хочу сказать одно, чеченцы, которые искали и ищут своих пропавших, похищенных родственников — давно знают всю информацию о том, какая часть стояла на блокпосту или занималась зачисткой, кто командир, кто там вообще был. Они все это давно сделали в частном порядке — не сказать, что это было легко, скажем, это было недёшево. При коррумпированности наших силовиков сделать это было реально.
Отмечу, что месть могут осуществлять только родственники, никому это делегировать нельзя. Если говорить о кровной мести как об обычае, то она возможна только между людьми, являющимися субъектами адата — обычного горского права. Мы с вами, подданные империи, кровная месть на нас не распространяется. На тысячи исчезновений людей у нас нету статистики случаев мести.
«СП»: — А для чего они тогда выясняли, собирали эти сведения, платили деньги?
— Есть гораздо более важная вещь — похоронить человека. Чтобы выяснить, где захоронено тело, нужно установить, кто похитил человека, где содержал, при каких обстоятельствах похищенный был убит, и так далее. Массовые захоронения находят до сих пор.
Чеченские следователи жалуются на саботаж Министерства обороны
Официальный комментарий «СП» дало Следственное управление по Чеченской Республике
Пресс-служба главы Чечни Рамзана Кадырова подтвердила информацию, изложенную в материале «Свободной прессы» «Зачем чеченским следователям домашние адреса российских военных?» Кроме того, официальный комментарий «СП» дало и Следственное управление по Чеченской республике — они не только не опровергают информацию о рассылке многочисленных запросов на данные о военнослужащих российской армии, но и подтверждают подлинность тех документов, копиями которых располагает наша редакция.
Напомним, в нашей статье речь шла о том, что в Минобороны поступают тысячи запросов из Следственного комитета ЧР с просьбой сообщить личные данные солдат и офицеров.
После убийства Юрия Буданова следствие высказывало предположение, что киллерам помогли выйти на экс-полковника работники правоохранительных органов. Аналогичные догадки высказывались и после гибели журналистки Анны Политковской.
Спустя несколько дней после смерти Буданова в редакцию позвонил человек, ни имени, ни места службы которого мы раскрыть не имеем права. Он предложил встретиться и ознакомиться с некоторыми имеющимися у него документами. Документы, которые предоставил наш источник — запросы со стороны Следственного управления по Чеченской республике, касающиеся данных по первой и второй чеченским кампаниям. В том числе запрашивались и личные данные военнослужащих — включая домашние адреса и фотографии.
В пресс-службе главы Чечни Рамзана Кадырова объяснили необходимость сбора этой информации расследованием уголовных дел о военных преступлениях. Вся работа чеченских следователей проводится в рамках закона, и речь не идет о получении анкетных данных всех солдат и офицеров, служивших на Северном Кавказе, пояснили в пресс-службе.
Позицию Рамзана Кадырова не поддерживают в федеральных силовых органах — на эти запросы практически никогда не отвечают. Это может быть, как уверяет наш источник в Военной прокуратуре, согласованная позиция.
« — 24 апреля прошлого года состоялось межведомственное совещание с участием представителей следственного комитета и прокуратуры, главной военной прокуратуры, МВД, ФСБ, ФСО, на котором рассматривалась проблема, как поступать с запросами следственных органов Чечни, с просьбой о предоставлении сведений, которые составляют государственную тайну. Эти запросы идут массовым потоком.
«СП»: — Это началось год назад?
— Они шли и в течении прошлого года, и в этом году, очень активно. С начала этого года больше 50 пришло запросов только по военному ведомству. Характер этих запросов примерно такой, что их интересует буквально вся информация о воинских подразделениях, которые дислоцированы в Чеченской республике. Участие в оперативных боевых мероприятиях, в том числе и спецподразделениями. Их интересуют личности участников этих операций.
Но это — секретные операции, специальные операции, приказы на проведение которых носят или секретный или совсекретный характер. Эти сведения вообще не подлежат разглашению. Существует закон, который стоит на защите государственной тайны. Чеченские следователи знают все эти законы, но то ли специально, то ли по недалекости своей, они этими законами манкируют. То есть они пренебрегают правовыми нормами.
«СП»: — И пытаются получить секретную информацию...
— Ну да, и когда соответствующие структуры им начинают объяснять, что это секретно, что такой запрос должен быть подкреплен постановлением суда, что существует целая процедура выемки секретных сведений, она очень сложная — они начинают обвинять, что военное ведомство оказывает противодействие следственным органам, и, дескать, защищает военных преступников. Насколько я знаю, Александр Бастрыкин и главный военный прокурор, они только в соответствии с нормами Российского законодательства работают. Всё что касалось громких дел, дела Ульмана, дела Аракчеева и др. Поэтому, я бы не сказал, что военная прокуратура или следственный комитет сознательно оказывают противодействие. Наоборот. Идет активное сотрудничество. Просто непонятно почему этот всплеск вдруг в этом году.
«СП»: — И что решили на этом совещании в итоге?
— Совещание было закрытое, я не буду рассказывать, что там было. Но даже то, что такое совещание состоялось — говорит о том, что проблема существует, что запросы идут в разрез с общественным правом и дела ведутся какими-то плохо подготовленными юристами.
Наша редакция попыталась получить официальное подтверждение «заговора молчания» в МВД. Однако, руководитель пресс-бюро Внутренних войск МВД Василий Панченков сделал вид, что просто не понимает, о каких запросах и какой республике идёт речь.
« — Не знаю я об этом ничего, не в курсе.
«СП»: — А кто может быть в курсе?
— Вы знаете, все это очень трудно. Говорят, кто-то что-то сказал. Кто сказал? Что сказал? Все это домыслы журналистские. По крайней мере, официально мне об этом ничего не известно.
«СП»: — Но говорят же, что было даже совещание по поводу вот этих запросов?
— Ну, это не для журналистов. Мало ли что у нас было и чего не было.
«СП»: — Ну, а вообще насколько оправданы с точки зрения закона действия чеченских следователей?
— Я не юрист и не эксперт - не могу судить.
Официальный комментарий нам удалось получить у представителя органа, невольно ставшего главным героем этого скандала. В Следственном Управлении по Чеченской республике нам не только подтвердили факт рассылки запросов, но и признали некоторые ошибки, допущенные следователями. Старший помощник руководителя Следственного управления по Чеченской республике Марьям Налаева пояснила «СП», с какой целью следствие запрашивает данные на военнослужащих российской армии.
«СП»: — Зачем следствие запрашиваются фотографии и прочие личные данные?
— У нас в Следственном управлении есть специальный отдел по расследованию особо важных дел, так называемый «3 отдел». Он занимается расследованием тех дел, которые рассматриваются в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ). То есть заявители, которые обращаются в ЕСПЧ о пропавших без вести, о похищениях, об убийствах, и так далее — их сейчас в производстве более 200. Всего же дел, связанных с военными действиями, не менее тысячи, но производство по ним остановлено.
Этот отдел был создан несколько лет назад, кажется, третий год работает, об этом в своё время специально заявлял председатель СК. Дела возбуждаются по заявлениям граждан Чеченской республики — или у них родственники пропали во время зачистки, или человек исчез после задержания на блок-посту. «На бронемашинах приехали вооружённые люди в форме, забрали молодого человека», или семью, или девушку, и так далее.
Многие уголовные дела были возбуждены ещё в 2000-2002 годах, тогда не было ни СК, ни следственного управления. Это, напомню, ещё активная фаза контр-террористической операции, и кроме заявлений, в них ничего нет — никаких следственных мероприятий не проводилось, в тот момент это было просто невозможно.
В вашей статье делался акцент «почему интерес проявился через 10-11 лет?» — нет, этот интерес проявился после убийства Буданова, когда нашей деятельностью заинтересовалась пресса. Запросы мы отправляем уже два-три года.
У следователя, допустим, есть свидетели, которые говорят: «Молодого человека забрали в такое-то время на таком-то блок-посту». И больше этого молодого человека либо вообще не видели, либо его труп обнаружили в нескольких километрах от блок-поста. Естественно, нужно выяснять, кто стоял на этом блок-посту, какая бригада? Может быть, они его отпустили? Нужно выяснить круг подозреваемых.
Или по той бомбардировке, запрос по которой у вас опубликован. Следователь не обвиняет целое подразделение, полк — прежде всего, ищут свидетелей среди солдат, офицеров. Прошло столько лет, и для того, чтобы уставить, кто осуществлял бомбардировку села, где погибли люди — всё это происходит в рамках расследования уголовного дела.
Естественно, за всеми эти расследованиями, особенно за теми, что находятся в Европейском суде, очень пристально наблюдают представители Страсбурга. К нам постоянно приезжают комиссии, вот, на днях ждём очередной визит.
К сожалению, практически все дела, которые рассматриваются в Страсбурге, Россия проигрывает. Суд указывает, что расследования по этим заявлениям не ведётся так, как должно.
Вот буквально на днях один из следователей попросил разослать по республиканским СМИ такую информацию: «В 2003 году — это уже не активная фаза КТО, снайперш тогда уже не было — в селении Улус-Керт Итумкалинского района в 4 часа утра в дом ворвались вооружённые лица в камуфлированной форме, приехали на бронетранспортёрах. Они забрали из дома женщину 35 лет и девочку 15 лет. Девочка-чеченка, приехала из Волгоградской области в гости».
На постах тогда стояли наши военнослужащие. В село на бронемашинах эти люди проехали через эти посты. Значит, кто-то их пропустил, надо выяснять, кто стоял, кто пропускал, кого и так далее.
«СП»: — По расследованию похищений людей как раз возникает меньше всего вопросов — действительно, действовали люди в масках, похищенные так и не были найдены и так далее. Вопросы возникают по другим случаям — скажем, когда запрашивается фотография того или иного военнослужащего. Зачем фото, если есть его полные данные по фамилии-имени-званию?
И то, что касается подрывов на минах — откуда у следствия данные, что мина, на которой подорвались потерпевшие, установлена именно военнослужащими российской армии, а не боевиками? И откуда уверенность, что минирование произошло именно в 1994-1995-м годах, а не позже, во время Второй Чеченской?
— Все запросы, которые делают следователи, базируются на тех материалах уголовных дел, которые уже есть в распоряжении следствия. То есть конкретная информация: если речь идёт о фотографиях, то они запрашиваются в том случае, когда потерпевшие могут опознать человека. Опознать как свидетеля — необязательно речь идёт о подозреваемом.
То есть следователь задаёт вопрос: «Вы сможете опознать этого человека?» Если потерпевший говорит: «Да», то в таком случае посылается запрос на фотографию.
Что касается минирования — это тоже исходит из материалов уголовного дела. Если там по каким-то боевым приказам производилось минирование этого участка каким-то подразделением федеральных сил, для того, чтобы обезопасить территорию и так далее, то эти приказы есть в материалах дела. Следователь не может заниматься самодеятельностью.
«СП»: — То есть по каждому вопросу Следственный комитет может предоставить доказательство, что это не самодеятельность?
— Конечно. За делами этой категории осуществляется полный контроль со стороны вышестоящих структур — главным следственным управлением по СКФО, которое регулярно проверяет расследование этих дел, приостановленных, прекращённых и так далее.
Мы — структура следственного комитета Российской Федерации, и что под запросом стоит чеченская фамилия не значит, что он не федеральный служащий. И у нас не только чеченской национальности работники — здесь следователи со всей России.
«СП»: — Рано или поздно любое расследование заканчивается, дело передаётся в суд. Из «особо важных» дел что-нибудь удалось довести до суда? Привлекались ли по этим делам кто-то из российских военнослужащих?
— Нет, ни одного. Наши следователи жалуются, что все их усилия тщетны — на рассылаемые запросы практически нет ответов. Всякая информация блокируется.
«СП»: — Не только блокируется. Нам известно, что часть запросов уходила просто в никуда — в Подольский военный архив ваши следователи писали по ошибочному адресу.
— Это чисто техническая ошибка.
«СП»: — Но вы всё равно считаете, что работа блокируется?
— Это не я считаю, это заявляется на всех совещаниях, этот вопрос поднимается постоянно — почему военные не идут на контакт со следствием?
«СП»: — Почему этими делами занимаются гражданские следователи, а не военные?
— Если обратить внимание на текст запросов, то можно увидеть такие формулировки: «такого-то числа приехали неустановленные лица в камуфлированной форме, на бронемашинах». Для того, чтобы передать дело в Военно-следственное управление, мы должны доказать факт причастности к этому делу конкретных военных. ВСУ от нас требует, чтобы мы предоставили данные по воинской части, командиру, фамилии и так далее.
Вроде бы и так ясно — на БТРах в 3 часа ночи на территории, подконтрольной федеральным силам никто кроме военных приехать не может. Но пока мы процессуальными нормами не докажем, что это совершено военнослужащими, дело находится в нашей юрисдикции. Как только мы доказываем, что подозреваемые — среди военных, то сразу передаём материалы в Военно-следственное управление для дальнейшего расследование. У Военно-следственного управления есть такой же как у нас «третий отдел».
Поэтому мы и запрашиваем информацию — проводило ли такое-то подразделение в определённое время спецоперацию?
«СП»: — И дальше этими делами занимается Военно-следственное управление?
— Да, и таких дел десятки. А как мы можем это подтвердить, если нам блокируют любую информацию?
«СП»: — Сколько дел вы передали в Военно-следственное управление?
— У меня нет точных данных — несколько десятков, но точно меньше сотни. Повторюсь: наша первоначальная задача — установить, что там были военные. А уже ВСУ устанавливает подозреваемых, предъявляет обвинение и так далее.
«СП»: — Некоторые комментаторы отмечают, что запросы по информации, составляющие военную или государственную тайну нельзя отправлять обычной почтой, однако, ваши следователи поступают именно так.
Я не могу сказать по конкретным делам, тут нужны примеры. Также, как следователи сделали техническую ошибку, указав неверный адрес, точно также они могли отправить запрос с нарушением этих норм. Если такие факты имели место — это предмет для рассмотрения, для разбирательства. У меня таких фактов нет.
«СП»: — Расследует ли Следственный комитет уголовные дела, по которым потерпевшими проходит русскоязычное, русское население республики? Тех, кто пострадал от действий боевиков в 90-х? И много ли таких дел?
— Мы можем возбудить уголовное дело по заявлению потерпевшей стороны, или же по факту преступления. Из тех дел, которые у нас имеют статус «приостановленных», есть и по русскому населению республики. Есть те, кто пострадал от действий военных, есть кто пострадал от действий боевиков.
Пока те, кто покинул республику в 1994-м году или позже не обратятся в следственные органы с заявлением, что против них или против их родственников были совершены противоправные действия, мы ничего не можем сделать. Нам нужно основание для возбуждения уголовного дела.
Так и получилось, что у нас большая часть заявлений касается второй кампании.
«СП»: — Когда население республики было фактически мононациональным.
— Всё зависит от того, насколько граждане готовы выдержать весь этот процесс. Чеченцы обращаются и к нам, и в Европейский суд. Если бы русскоязычные граждане обращались в Страсбург — мы бы занимались и этими делами.
Неправильно то, что Следственное управление по Чеченской республике пытаются представить как нечто обособленное, независимое. Мы — структура Следственного Комитета, подчиняемся Александру Ивановичу Бастрыкину. Над нами идёт тотальный процессуальный контроль.
И не только с российской стороны нас контролируют — на днях к нам приедет делегация секретариата комитета министров Совета Европы. Они будут встречаться с потерпевшими, потому что Россия проигрывает в Страсбурге десятки дел, поскольку дела данной категории расследуются неэффективно. И к нам предъявляют претензии по этому поводу, а мы не можем сделать ни одного шага.
Президент Академии геополитических проблем, генерал-полковник Леонид Ивашов считает, что разбираться с солдатами и офицерами, воевавшими в Чечне, преступно. Отвечать должны те, кто затеял войну на территории страны, а не конкретные исполнители.
«СП»: — Официальный Грозный утверждает, что во множестве запросов с просьбой сообщить установочные данные на участников контртеррористической операции, поступивших в Министерство обороны и другие силовые ведомства России, нет ничего необычного. Просто идет расследование старых уголовных дел. Как это видится вам?
— Это или полное безвластие, или сплошное предательство со стороны властных структур. Давайте вспомним, с чего все началось. В 90-е годы был мятеж в Чечне. Был геноцид русского и других народов на территории этой республики. И было подавление этого мятежа военной силой. Естественно, пролилась кровь. В том числе и невинных людей с обоих сторон. Если сегодня власть действительно заинтересована в том, чтобы разобраться что и почему в Чечне происходило в эти годы, нужно поступить как в Нюрнберге. Посадить на одну скамью подсудимых Ельцина, Путина, Грачева. Всю эту шайку, которая спровоцировала эту войну.
«СП»: — Положим, Ельцина уже никто не посадит ни на скамью и вообще никуда.
— К сожалению. Но другие-то живы и здоровы и в состоянии отвечать за то, что натворили. На той же судебной скамье должны оказаться и те, кто руководил Чечней в те годы. Тоже, понятное дело, кто остался в живых. Вот с названными лицами с обоих сторон и давайте разбираться. А зачем вам офицеры, которые много лет назад вынуждены были выполнять приказы своего преступного руководства? В Нюрнберге командиров воинских частей вермахта никто к ответственности не привлекал.
«СП»: — Что-то не очень верится, что подобный судебный процесс у нас будет возможен в ближайшие годы.
— Это правда. Поэтому пока происходит страшная вещь. Думаю, все эти запросы чеченских следователей – это попытка суда над русским народом. Желание в преддверии выборов нагнать страху, запугать. Это попытка использовать чеченцев как усмирителей в случае, если что-то на выборах пойдет не так, как задумали в Кремле.
«СП»: — Убийство Юрия Буданова в рассматриваете в том же контексте?
— Конечно. Буданов, Ульман, Аракчеев сами жертвы той войны. Их судьбы драматичны. Власть бросила их на развязанную ею войну, которую сама войной назвать опасалась. Поэтому многие действия армии в Чечне действительно оказались вне правового поля. Солдатам и офицерам Кремль сказал: «Вы воюйте, но не убивайте. Воюйте, но ничего не разрушайте». Так не бывает. И не рядовые исполнители должны за это отвечать. А сегодня, отправляя эти запросы в Минобороны, власть пытается ловко увильнуть в сторону.
«СП»: — То есть, вам кажется, что скандальные запросы – часть некой политической игры, которая в преддверии выборов затеяна вовсе не в Грозном, а в Кремле?
— Думаю, это так.
«СП»: — Хорошо, но что делать работникам военных архивов, которые получают эти запросы? Поскольку приходят они из официальных российских инстанций, пусть и расположенных в Чечне, положено отвечать. Не дашь ответа – нарушишь закон.
— Согласен. Те, кто работает с этими запросами, в сложном правовом положении. Но я настоятельно рекомендую руководителям военных учреждений игнорировать эти запросы. Другой подход приведет к новым унижениям России и новым жертвам.
http://svpressa.ru/society/article/44770/
| 
